| |
-
Доброе утро!
- А ты уверен?
(из межпалаточной беседы
Романюка с Островским)
6.00 (Не открывая глаз) Ой-й-й…
А не сломал ли я вчера указующий палец? - Здесь, здесь, здесь и здесь
тоже, короче... всё и везде болит! - Плюх носом в спальник...
7.40
Трам, пара-пара-пара-пам...
Пальцы сами собой тянутся за проймы жилета. Вы о вчерашних Тарасовых “семи-сорока”
еще не забыли? Я – нет! Ну-ка, потягуси-потягуси... От самых кончиков
пальцев рук до кончиков пальцев ног - разливы, реки, моря, вышедшие из
берегов океаны молочной кислоты. Мир вокруг уж вовсю гремит котелками,
приглашает на чашечку кофе (без сахара), командует развешивать спальники
на просушку. У нас в палатках – богатырская тишина.
 8.30
Согнулись – больно. Разогнулись – еще больней. Да, похоже, полный и окончательный
“Чатыр-Даг”. Ну, давай, “организм измученный Фантой”, выползай на свет
Божий. Так, что у нас здесь? Рыжий муравей, альпинист-одиночка, степенно
восходит по левому отрогу палатки. С погодой ему везет - тучи, конечно,
злые, но в прорехи солнышко, нет-нет, да и проглянет. В лагере напротив
“пионерия” хором вяжет к древам “веревочки” для просушки – 12мм, никак
не меньше, аж стволы трещат и гнутся. Залётная оса заинтересовалась ползающим
туда-сюда кончиком ручки, подбежала, поводила черно-желтыми усиками, пошевелила
полосатой попкой, погудела дымчато-серыми и длинными, как фалды фрака,
крылами. Лети, страшная птица.
Зеленая травка так и зовет
улечься. А почему, собственно, и нет? Сергеи, сидя на бревнышке, вновь
меряются волдырями. У Островского Словно вырос еще один мизинец: мозолища
с племенную фасолину. У Романюка с подошвами совсем беда, как он дальше
пойдет, ума не приложу. Тарас откладывает в сторону лейкопластырь, оставляя
свои ноги в покое, прогибается назад и становится на мостик.
Это
- боевое положение для похода за водой! (с) мрачный Романюк.
Ну хорошо, уговорили, противные.
Собираем под кустами бутылки как заправские бомжики и трусим с Тарасом
за водой. “Заправка” занимает минут 10 – у родника целая толпа желающих
свершить утренний намаз в смысле коленопреклоненного омовения. “Молящиеся”
непрерывно мутят воду в узеньком и мелком ручейке, разбаваляя ее зубной
пастой и вспузыривая туалетным мылом. Приуроченный к нашему возвращению
костер прекращает движение Сырого Сопротивления и начинает понемногу тлеть.
Наконец-то у нас нормальная, исконно-туристическая еда – гречка с тушенкой.
Навороченный примус Тараса, спившись, наконец, незалежным бензином, начинает
глючить.
11.10 проходим по широкой
“зебре” мимо стайки “продавцов черно-белых поперечно-полосатых
палочек” – приперевальной милиции, увлеченно сбывающей свой
незатейливый товар малиновой иномарке с “москальскими” номерами. Протискиваемся
между туалетом и бетонным водостоком, траверсируем крутую полянку на кромке
леса и выходим на хорошо утоптанную грунтовку. Дорога вверх не торопится,
приводит нас к памятнику строителям трассы Симф-Алушта. Затем, уже славненько
извиваясь, стелется почти на восток, а минут через 40 заворачивает к северу.
Выходим к отрогу Эльх-Каи – Кудрявой Марьи, в девичестве Илхи-таунын-Хаясы
(“Крайний загривок Горы”). Тут - первая “смотровая” на Южную Демерджи,
к которой нужно взбираться по достаточно крутому и усеянному условно–съедобными
грибами склону. Эх, жалко, нет солнышка, да и ветер такой, что к обрыву
подходить что-то не хочется.
 Пока
мы отдохновенно обозреваем дымчатые дали, Тарас шустрит по кустикам и
возвращается с добрым килограммом просто потрясных белых грибов. И-эх,
опять накрылась потенциальная тушеночка… Сережка Романюк неспешно ухрамывает
вперед. Безмолвно склоняю голову перед ответственностью человека - он
совсем никак ходит, но не желает идти в отстающих и тормозить группу.
Молодчина, слов нет. Дорога выбегает из леса, расчленяется на две каменистых
тропинки неглубоким овражком и, медленно набирая высоту, идет к Пахкал-Кае
- Лысому Ивану, ( в мальчишестве Пахкалын-Каясы), наверняка обрившемуся
наголо назло Кудрявой Марье.
12.30 По десятку вырубленных
в спрессованной желтовато-коричневой супеси ступеням поднимаемся к роднику,
озаглавленному на картах Верси (“вриси” - источник). В округлой чаше серебрятся
1-2-5 "копийочные" монеты, желтеет пара-другая “четвертаков”.
Хорошо у родника: тихо и ветер не дует. Но рассиживаться на удобных каменных
сидениях времени особенно нет - путь до Су-Ата неблизкий. Загружаемся
водой под завязку, продолжаем восхождение к “лысине” Ивана.
Издали, например, с поляны
на выходе из Долины Приведений “Иван” выглядит совершенно по-другому.
А сейчас, вблизи, пропала лежащая на спине фигура обнаженной женщины,
потеряла форму ее мечтательно откинутая голова, утекла в трещины камней
выпуклая грудь, оставив нам в наследство только бесформенность серого
камня.
 13.00
Витиеватыми петлями широкой росписи Очень Большого Начальника кудрявится
серпантин на Северную Джи. Дорога сильно разбита, ощетинилась острыми
каменьями и глубокими щелями весенних водотоков, приходится отрываться
от созерцания Хаоса и смотреть под ноги. Крутизна пока только увеличивается,
выходя за пределы возможностей "неполно-приводного" легкового
транспорта. Приходится отдыхать чаще, благо все условия для этого созданы
– обочины глубоких колей образуют удобные скамьи для “безжизненного опадания
тел” на грунт. Догнавший нас (в очередной раз) Романюк плюхается рядом
и изрекает сакраментальную фразу:
Где-то
в Крыму должна быть скала Биюк-Каюк-Кая!!! ( Комментарий
для слабых в крымской топонимике: Биюк – “большой”, Кая - “скала”, с “каюк-ом”
и без перевода с тюркского, надеюсь, все понятно? :-)
 Очередной
виток дороги в сосновом лесочке, мы выходим на покатый морщинистый лоб,
скругленно уходящий вниз. Отсюда замечательно видна Южная Демерджи, кусочек
Алушты и экзотический гамбургер: Иван-да-Марья (разной степени волосатости)
с плотно сжатым между ними Чатыр-Дагом. Долго наслаждаться панорамой не
получается: сидеть без рюкзаков холодно, зябко кутаемся в “якобы непродуваемые”
ветром куртки. До яйлы остается совсем чуток, если стать лицом на север,
то уже различим последний перегиб дороги. Среди изогнутых “квадратными
корнями” ((с) Островский ) сосен желтеет выгоревшим брезентом
палатка косарей. Из березовых чурбачков сколочен низкий стол, к ветке
дерева привязана 5-литровка от минеральной воды – последний оплот цивилизации.
14.10 Выходим на яйлу. Ветер
на кромке злобный, ноги снисходят до попыток заплетаться. Еще и рюкзак
этот, прямо не рюкзак, а парус-недомерок. Пока есть силы и энтузиазм,
идем дальше. Справа хорошо видны “пассивные ретрансляторы сигналов телецентра”,
как нам кто-то когда-то объяснил. Это не стройные, красивые и белоснежно-выкрашенные
ромбы, как на подходах к Бюзюке, а более примитивая модель, проржавевшие
и покосившиеся. Прогуляться налегке до вершины так никто и не соблаговоляет.
 Неподалеку
растет одинокая рябина. Оранжево-красные ягоды кажутся в окружающей серости
совершенно неуместными. Примериваясь, как бы удачнее “ее из фоторужья
щелкнуть”, обнаруживаю под ногами нераскрывшийся, чешуйчато-облезлый горный
шампиньон. Быстренько извлекаю 20-миллиметровку, раскорячиваюсь в позицию
“наблюдающего за грибом червяка” и пытаюсь с рук снять грибок размерчиком
повыше Тараса. Для бесштативных экзерсисов с прикрытой диафрагмой немного
темновато, поэтому уверенности в благополучном исходе мало, ну да дома
увидим.
Местность выравнивается,
из-за холмов выступают широкие плечи Чатыр-Дага – от Эклизи-Буруна до
Перевального. На севере видимость ограничивает холмистая плоскость Долгоруковской
яйлы. Обходя похожие на карст воронки (в путеводителях, между прочим,
пишут, что на обоих Демерджах карста нет), продолжаем плавные наборы-сбросы
высоты еще 35 минут. Затем, окончательно уходившись, выбираем уютную ложбинку
и устраиваем “горизонтальный” перерыв на обед – бородинский хлеб, шпроты
целиком и в виде “пюре”, польский плавленный сыр с паприкой.
 М-м-м…
М-маловато будет?! Сославшись на возможность невосполнимого нарушения
водно-солевого баланса, крошу тонюсенькими пластинками колечко истинно-гагаузского
суджука. Задубленная до состояния многослойной фанеры конина изжевывается
со скоростью ветра. Ну вот, солененький ножик облизан, теперь и в "горизонтально-переваривательное"
положение стекать можно.
15.17 Насилу заставляем не
в меру расслабившиеся органоны покинуть полянку. Вне нашего затишка откровенно
холодно – подмерзающий нос мечтает о шерстяном шарфике, или, на худой
конец, шерстяной ОМОНовской маске. Да, на майские на Демерджи было теплее
- на марше руки не замерзали.
 Встречаем
большую группу с гитарами и прикольными рюкзаками на колесиках, немного
заблудившуюся, а посему свято верящую в то, что им до Южной Демерджи совсем
рукой подать. Тарас ознакамливает “колесно-сумчатых” собратьев с действительным
состоянием дел. Мы с Викой общелкиваем со всех проекций мёртвое древо,
медленно рассыпающееся в прах посреди поля высокой, почти до середины
бёдер, золотисто-зеленой травы. Далеко впереди размашисто прихрамывает
силуэт Сережки Романюка, вновь приобретающего фору. Пока общаемся с народом,
ветер стихает.
Снова начинается “качание
маятника” – непрерывное “вверх-вниз”. Тарас уверенно ведет нас вперед.
В который раз поражаюсь его зрительной памяти – стоит человеку один раз
где-то пройти, и он без тени сомнений выбирает нужные перекрестки, развилки,
узнает отдельные деревья и выделяет из мешанины однообразных куполов холмов
именно тот, единственный и неповторимый, “за который нам надо”.
 16.00
Редкие сосны сменяются несчастными березами, похожими на старух, пораженных
злейшим полиартритом. Окрест нет ни единого дерева, у которого сохранилось
хоть что-то вертикальное - это уже не “стройные квадратно-корневые березки”,
а приземистые осьминоги, пытающиеся укрыться от мощных валов ветра в трещинах
камней. Или вершинам просто надоело постоянно выслушивать постоянные сетования
корней на их нелегкое подземное бытие, вот они и решили из солидарности
укорениться? “Карликово-заполярный” березняк сменяется белыми костями
березового некрополя. Зрелище еще более печальное, чем лес все-еще-теплющейся-жизни.
У мертвенно-березовой рощи лежит заостренный, как колун, камень, покрытый
серо-голубым лишайником. Среди пушисто-вздыбленных островков растут полянки
ярко-оранжевых микро-грибков. Увековечиваю.
 17.00
проходим водораздел, оставляя слева истоки реки Курлюк-баш, а справа –
Улу-узень. “Завязь”, или, если хотите, “Пуп” Хапхала. Слева, между северными
обрывами одноименной Демерджи и левым “крылом” Тирке-яйлы, именуемой горой
Замана, проглядывает кусочек алуштинской трассы и подернутое розовой дымкой
Нижнее плато Чатыр-Дага. Эх, жалко, что дорога наша сторонится самого
Хапхала – виден только самый верх каменной стены Тырке, ограничивающий
круто спадающее вниз лесистое ущелье. Вот уж куда снизу не подняться,
так не подняться – яйла обрывается практически отвесно, такие отчетливые
и длинные вертикали я видел только на побережьях - на Атлеше, Фиоленте,
Айе. За ними, на северо-западе, видны всё еще подсвеченные солнцем Ликон
и Тай-коба, самые южные форпосты вожделенной Караби. Ну что за наказание,
у нормальных гор погода для нормальных людей, а у нас - сплошь облачность.
И ветер еще этот пакостный привязался... Расстояние до Тай-Кобы впечатляет,
нам еще есть где завтра развернуться - Толику предстоит протопать изрядную
толику.
 Траверсируем
поле некошеной травы. Она настолько сочная и яркая, что не можем отказать
себе в удовольствии тормознуться и самый чуток поиграть в кроликов. Чувствуется
медленно накапливающаяся усталость - умирают разговоры, немного растягиваемся,
сохраняя, впрочем, устоявшуюся традицию перемещения : Тарас, я - Островский,
Вика - Романюк. Заметив, что Тарас что-то тихонечко “точит”, раскручиваем
его на заныканный НЗ – батончик Марса. В отместку он срезает плавный,
кажущийся совершенно ненужным изгиб дороги, заводя нас на широкий обрывистый
выступ, с которого сползать вниз лениво даже ему самому. Некоторое время,
чертыхаясь и спотыкаясь, ползем по каменьям-трещинам за коварным Тарасом,
поминая “сладкую планету” добрым тихим словом.
Отдыхая на очередной завалинке,
фотографируем нашего вожака, разглядывающего карту (в качестве компенсации
в мнгновенье ока изглоданного “Марса”). Довольный, как сытая слоняка,
Тарас улыбается в ответ (фото). Снова пылим по дороге. Сережке Романюку
приходит в голову шальная своей психоделичностью мысль, которая очень
быстро заполоняет умы присутствующих:
А
идем ли мы вообще куда нибудь??? Не валяются ли
наши тела на лесной полянке, у безымянного родничка, перед квази-тропой
в Тисовое ущелье? Помнится, именно там мы первый раз отведали собранных
Тарасом грибочков. А грибочки, они же разные бывают, например рода Psylocybis…
Ужель мы всего-лишь глюко-виртуальные туристы, никакого Чатыр-Дага,
Головкинских и Северной Демерджи еще и в помине не было?
...с
грибочками определенно было что-то не то, иначе зачем бы нас понесло на
самую вершину Тырке с рюкзаками?
 17.30
У тригопункта. Суровые тучи клубятся над миром, затягивая южно-карабийское
окошко. Одноцветно-серая чаша предсумрачного мира лежит у наших ног. Скоренько
делаем “семейное” фото и по-полной “отрываемся” в созерцании: в дымке
юго-запада два-едва проступают металлоконструкции на вершине Северной
Демерджи. Даже не верится, что где-то там мы только сегодня суджук изжевали.
На западе, как на ладошке, лежит Перевальное, темнеет синью Аянское водохранилище.
Северо-западнее застит неблизкий горизонт невысокая Долгоруковская яйла.
Чуть правее ее прямо на север убегает узкая долина пока еще Малой Бурульчи.
Добрую четверть окоема – 90 градусов, от самого севера до глубокого востока,
занимают бескрайние всхолмья Караби, исполосованные многочисленными скальными
сбросами и воронками. Я себе представляю, каковы они вблизи, если даже
отсюда, километров за 10-15, они отчетливо различимы. Да, там есть, где
походить и чем заняться. Яйла просто огромна, она немаленькая и на карте,
но все равно, увидеть этого вольготно разлегшегося монстра живьем - совсем
другое дело. Южные обрывы создают впечатление совершеннейшей неприступности,
ничуть не хуже, чем у Ай-Петри. На юго-востоке виднеется бледный кусочек
моря и пара деревушек. Издали сложно определить, Малоречка это или Рыбачье.
Отчаянная невезуха все-таки с погодой – эти бы пейзажи, да при закатном
солнышке…
Отодрав от юго-западной “ноги”
тригопункта многослойный бандаж скотча, обнаруживаем сильно подмоченную
записку. На ярко-розовом фоне значится:
На радостях, что в отличие от них знаем, где
находимся, составляем свою записку, делаем “перепись населения”, дополняем
линком на http://crimea.net.md и “скотчим” на место, вдруг кто набредёт
– порадуется.
18.00 Островский с Викой,
наскоро посовещавшись, рождают сентенцию:
Лучше
долго лежать на ровном, чем быстро идти по пересечёнке !
Все еще хихикая, снимаемся
с вершины, прямо от тригопункта двигаем по тропке на северо-восток, уходим
вниз с яйлы в ближайший распадочек и очень скоро попадаем на грунтовую
дорогу, ведущую с Партизанской поляны на Джур-Джур через хребет Таш-Хабах.
Он–то нам, родимый, и нужен. Тропа пересекает дорогу и бежит через заросшую
высокой травой треугольную поляну в буковый лес, украшенный ярко–зелеными
зарослями перистого папоротника.
 18.40
Ура-а-а! Солнце!!! Впервые за 3 дня! Ненадолго. Мы всё идем по тропе вдоль
хребта. Начиналась она за здравие, а теперь все больше к заупокойной стремится
– тонкая лесная стёжка, каменистая и весьма скользкая. Пытаясь записывать,
поскальзываюсь и чуть не падаю. Вредный от предтыркейской марсо-объеденности
Тарас хихикает. У него хорошо получается - я почти сразу поскальзываюсь
второй, а чуть погодя - третий раз. Давненько тут никто не хаживал. Нас
окружают матёрые буки с замшелыми стволами, папоротниковый подлесок выше
краев заполнен грибами – их вокруг море и маленькая тележка. Главный грибмастер,
впрочем, на всякую пластинчатую шушеру типа сыроег и шампиньонов внимания
не обращает – его душу греет кулечек белых, собранных еще на "Кудряшках
Машки”.
19.00 Тропа выскальзывает
на развесистый перекресток дорог, украшенный ржавым анахронизмом, а может
быть, даже и артефактом – сваренный из дюймовых труб многонаправленный
указатель туристических троп. Читается, впрочем, только одна надпись –
“Джурла”. Нам, по мнению Тараса, идти в сторону тупого конца этого указателя.
Еще десять минут гряземешения (тут тропы уже не то что хоженные, а прямо
машинно--разъезженные) и мы, наконец, выходим на огромную поляну, к памятнику
партизанам. Самое чуть не доходя до него спускаемся влево, в лесистый
распадочек. По наклонному дну журчит милый ручеек, вытекающий из родника,
находящегося как раз на кромке леса. Это еще не Су-Ат, а его меньшой братец,
тоже, впрочем, впадающий в одноименную речку.
19.30 Окончательно и бесповоротно
расслабляемся – дошли. Идти в горку, чтобы ночевать прямо на Су-Ате, откуда
доносятся вопли и визги поселенцев, ни разу не хочется. Поэтому, переправившись
через всё набирающий мощь ручеек, облюбовываем слегка наклонную полянку,
покрытую толстенным слоем пушистого мха и усеянную младыми белыми грибочками.
Бело-коричневая сказка по ярко-зеленому. Тарас, еще в процессе сбрасывания
рюкзака вцепляется в кулек и, пообещав, что “он сейчас”, устремляется
обратно, в леса. Я, воспитанный белоцерковской бабушкой в самом, что ни
на есть, национальном духе, до блеска отшлифовав эти знания усилиями донецкого
Женьки, пребывал в слепой уверенности, что для настоящего украинца главный
и единственный наркотик – “гарный шматок сала
з чарочкой доброй горилки”. Ан нет, встречаются отдельные
индивидуумы, которые и с юных грибочков “адекватно балдеют”!
 Обезрюкзачившись,
обуваю тапочки на босу ногу и спускаюсь к ручейку умыться/напиться. Оч-чень
надо ходить за грибами в какой-то лес: возвращаюсь с полным “подолом”
белых грибов, – плотненьких, хрустящих, свеженьких и размерчик самый тот:
диаметр шляпки 6-9 см. Господи, приятно–то как эту прелесть собирать!
Однако, сюрпрайз… Оказывается, “непотомственные молдаване с украинскими
кореньями” не только от “мэмэлигэ ку брынзэ
ши о пэхар де вин” в рай улетают. (Дословный перевод для русскоязычного
населения, я так понимаю, не нужен, а? Ну, разве что “пэхар” – это стакан
по-нашему.)
Сережка Островский времени
зря не терял – надыбал в кострище за ручьем почти кило вполне съедобного
вида картохи. Спасибо вам, добрые люди! Так, с буков да по сосенке, рождался
экзотический ужин. Костер, правда, вновь не проникся нашим энтузиазмом
и предпочитал большую часть времени позорно тлеть. Он, конечно, думал,
что таким образом делает нам хуже, но, для разнообразия, не угадал. Островский,
“генеральный и полномочный поверенный в делах
качественной очистки, нарезки и поджарки лука на нерафинированном маслице
до строго золотистого состояния”, едва успевал мешать шкворчащий
на весь лес лук – кастрюльки-то у нас тонкостенные…
Тарас тем временем скоблил
картоху, периодически отвлекаясь на искусственное дыхание все еще пребывающему
в коме костру. Как уже достали эти сырые и тяжелые противопожарные дровеняки!
А как заблагоухало, когда мы засыпали в лучок грибочки! Запах валил с
ног метров за 50. Только с грибками мы все-таки чуток перестарались –
уже варёных и отжатых получилось больше половины 3-литровой кастрюли.
С картохой соотнеслось примерно 1:3, так что это было “не совсем” запланированное
картофельное рагу с белыми грибами, а скорее грибное рагу с декоративным
добавлением картофеля. Дабы довести кастрюльку “до ручки”, всыпали в нее
банку венгерской кукурузы, 330г тушенки из зверя “говядь” и от всей души
залили все кетчупом “З часником”.
 В
готовке ужина в 6 рук есть свой, совершенно особый кайф. Неумолимое время
летело совершенно незаметно и кушать мы сели только в 23.00 Не, ну форменные
обжоры!!! Кроме всего вышеперечисленного + “по рюмашке” кагорчика, за
полторы минуты разбежалась банка сгущенки - только 5 ложек по жестебанке
прогрохотали. Насосавшись “Каркаде”, сыто похрюкивая и почесывая топорщащиеся
грибными шляпками животики, расползлись по “домикам”. Забравшись в спальник,
с трудом приподнялся на локте, дописал “вечерний сегмент”, ответил на
во весь рот позевывающее “спокойноноченье” соседней палатки и, перед выключением
фонарика глянул на часы. Как в аптеке: “Зеро-Зеро”
А
в это время...
Попов всё-таки приехал в Крым!!! Поездом Одесса-Симферополь. И автобусом
Симферополь-Ялта.
В Ялте произошло ужасное
несчастье. Можно сказать, крушение надежд и вопиющая НЕСБЫЧА мечт – Серёжка
не нашел ни капли КУМЫСА!!!
День
Пятый
|
