| |
Чистая совесть, "дабл-клик" по Олимпосу и влажные поцелуи дождя.
 Мне этого хочется? Мне этого действительно хочется??? Да, мне этого действительно хочется!!! Чес-слово, будь под рукой двузубая вилка, непокорные глаза я продирал бы именно с её помощью. Встать на четвереньки. Не забыть кофр, градиентные фильтры и штатив. Пересечь наискось сад, погружённый в зыбкий полусон сумерек. Нащупать брешь в туях и нырнуть под желтопузый акведук. Двое работяг, подметающих велосипедный паркинг, рассматривают меня, как вышедшего на тропу войны йети. Караулящие кухонные подачки тузики поначалу морщатся, обнажая клыки, но 2.5 килограмма дюраля в руке дарят нужную уверенность поступи, чтобы мы по-быстрому подружились. Стряхнув навеянный за ночь песок, водружаю свои “нижние мэтр десять” на остов перевёрнутой лодки. Этому, конкретному, “белому киту” больше Средиземных морей не бороздить: корма дредноута выглядит наиболее выразительным дублем из финала пугалочки "Челюсти".
 Всё еще позёвывая, впиваю несколько глотков дальновидно зацепленной из палатки воды. Без спешки расставляю штатив, ликуя, что моя лодчонка-инвалид развалилась именно в том месте, чтобы потенциально оторвавшееся от горизонта солнце (его пока еще нет…) и прикованная к якорной цепи шхуна льнули друг к другу согласно незыблемым законам композиции. Хотелось также пощёлкать затеявших играть в лапту тузиков, но на выдержке 1/10 секунды они больше напоминают не то успевшую набрать максимальные обороты калифорнийскую Диснеевскую кукушку “Roadrunner’-а, не то Шелдона Купера, Ph.D, в образе супер-героя комиксов Флэша отправившегося поорать над тесниной Большого Каньона. Отмигрировав к груде алых пластиковых лежаков в надежде поймать ритм в их скученных спинках, обнаруживаю вокруг них такое количество мусора, что мозоли от извращений с Ctrl-ом и Сlone Stamp-ом в Фотошопе на указательных пальцах обеих рук обеспечены. Нафиг-нафиг.
 Горизонт вспыхивает, разгорается, верша подношение огненной нити, алого сектора и, наконец, оранжевого эллипса, который, внезапно всполошившись, на зависть барону Мюнхгаузену вытягивает себя из Çirali Limani за волосы невидимую вне затмений корону, завершая боевую трансформацию в ослепительный шар. Мне просто кажется, или Турция действительно настолько экваториальнее Крыма, что сумела отточить искусство комкать рассвет в несколько последовательных кадров? Цигель-цигель, ай-лю-лю потом, цвет выгорает быстрее, чем я успеваю сменить обычный градиентник на реверсивный. Щёлк, щёлк, щёлк. Ажур. Можно возвращаться домой. Поворачиваюсь спиной к горнилу, и ощущаю, как незащищённые банданой кромки ушей вскипают желанием покраснеть, почернеть, обуглиться и ссыпаться серым пеплом на плечи. Ой-ой. Это что же, в Чиралы еще на полпути до полудня наступает фритюрница в полный рост?!! А что тогда к трём часам дня приключится? Дальновидному Тахиру оно всё как бы уже по барабану, а нам с Лёшиком еще ведь к Моисею на “кипу” с полной выкладкой закорябываться...
 С улыбкой, загадочной, как у госпожи Лизы дель Джокондо, Тахир погружается по плечо в рюкзак и нащупывает на самом дне... НЕТ, НУ Я ТОЧНО ЗНАЛ, ЧТО ЭТИМ ДЕЛО ЗАКОНЧИТСЯ! - банку красной икры. Торжественного расставания нам теперь ни за что не миновать. Невзирая на раннее утро, расплёскиваем по кружкам коньяк. Из бакалеи сохранились только сухостойные немецкие галеты с чесноком, но лучше так, чем никак. Ну что, “За удачу”? И замечательных людей, которые с тобой прямо здесь и прямо сейчас целят столовыми ложками в заветную зеленую баночку. Минуты, как и мысли, орловскими рысаками несутся вскачь. Просыпается и инициирует сервировку нехитрой снеди велосипедный сосед-немчин. Любопытно, что он там, среди себя думает об оборванцах не первой свежести, но с ложками красной икры на ”frühstück”. Широко улыбаемся друг другу. Вокруг карябаются облезлые куры. С соседнего дерева помаргивает синим светодиодным глазком "Brunton", прикрученный обрывком провода к шершавой ветке лимона. Какого Аллаха хозяева загадючили все удлинители на деревья?!! Чтобы соседи электричество не тырили, или бесхитростных постояльцев на экономию энергоресурсов подвигать? Ещё и розетки, ироды, установили не "евро-стандарта", а тонкодырые, читайте, "советские"! Пришлось с риском для жизни изолированным флисовой шапочкой "Викториноксом" до нужного диаметра прямо под напряжением расковыривать!
 Дальше всё как-то скомкалось: долго ли после недели практики рассовать по рюкзакам устроенные в палатке Содом с Гоморрою. Нежно и преданно улыбаясь в очки, Тахир торжественно вручает мне увесистый серебристо-малиновый тюк палатки. Я чувствую себя дневальным на тумбочке, которому оказали доверие хранить боевое знамя дивизии, если не целого округа. Два с половиной килограмма пыльных, етить их по главной диагонали “Матрицы”, почестей. Вот так, тынц - и за плечами опять хрюкает “рюкзак первого дня”. Говорила ведь мне мама, купи путёвку сиди дома! Когда подкрался час расплаты, никого, кто алкал бы получить заявленные лиры, на территории кемпинга не обнаружилось. Можно бы взять, да и слинять по-тихому. Но вроде как не к лицу у-Бла-ароженным патриархальными сединами Донам подобный бихейвор. И подался я во все тяжкие. Двери всех престижных "нумеров" по фасаду подёргал, крохотную душевую и кухоньку в тылах девиртуализовал. В конце концов, наковырял ни бельмеса не konuşamıyorum-ающую по-английски бабаньку. То ли уборщицу, то ли садовницу, но явно не приблудную, ибо с полновесной связкой ключей в руках. С ней, вопреки некоторым сомнениям Тахира, мы и рассчитались.
 Долгим проводам было сказано решительное "низзя-я-я"! - от кемпинга до остановки маршруток в Большую цивилизацию было целых три минуты неспешного шага. Ну что, не поминай лихом, верный товарищ и брат… Мы обнялись крест-накрест, построились в колонну из двух человек и двинулись вдоль царства restorani, всё ещё не пробудившихся от мирного сна. Половина лица пламенела на солнце, другая таилась в тени, поэтому солнечные очки пришлось сразу снять: отражение от внутренней стороны стекол ослепляло, будто хапнувший вспышку ядерного взрыва прибор ночного видения. Тягать тяжёлый рюкзак по песку - тот ещё секс. Я притормозил, и мы зашагали рядом: не то, чтобы идти стало легче, но языками молотить определённо сподручней. В очередной раз похихикав с "единственного спасателя Чиралы" - усаженным на 5-метровый резной кол деревянным дядькой, из-под козырька правой руки всматривающегося в туманные дали - мы обогнули склон с развалинами и добровольно сдались кассиру, оказавшимся на проверку меркантильным КЮ. Денег взял, но не захотел, паразит, рюкзаки сторожить! Прямо с ними, типа, гуляйте, говорит. У нас тут так тоже можно. Естественно, можно... А для музея под открытым небом так даже безопаснее: под этаким-то "кабаном" даже если и воспылаю тягой, то фигушки далеко уволоку позорно малый фрагмент дохристовой лепнины.
 Стиснув кланцы, мы решили сдвинуть "парадигму” на самый дальний кордон комплекса: где-то там таилось продолжение Ликийской тропы и, хотелось надеяться, “светлое будущее”. Народу по утреннему Олимпосу шарилось видимо-невидимо. Но под рюкзаками потели только мы. Заветный жёлто-зелёный указатель "Likiya Yolu" нашёлся точно посередине новёхонького паркинга, огороженного густой проволочной сеткой. Поколбасившись по сухой траве, гравию и песку - хлопотами грейдеров и экскаваторов берега речки в этом месте проседали метра на четыре - мы выцарапались к развалинам правого берега и погрузились во внимательное разглядывание GPS. Про то, "куда двигать дальше", в методичке Бабушки Кейт не значилось даже знака препинания. Немецкий трек указывал куда-то правее, но было абсолютно невозможно понять, имелись в виду тупо заросли колючек на склоне, или убитая грунтовая дорога, ковылявшая в скрытое за поворотом ущелье. Мне приглянулась дорога (да, лень-матушка раньше меня родилась...) Миновав мечтающий о поливе огород – помидорные кусты аж шоркали вялыми листьями по земле – Бла-ародные Доны вписались в поворот. Ориентируясь на конёк крыши и скрип коляски, преодолели сильно запущенный сад, чтобы вслух позавидовать хозяевам заброшенной гостиницы. Окружённый двадцатиметровыми стенами подковообразный каменный мешок, покрытый похожими на полуразрушившиеся сталактиты белесыми натёками, был безоговорочно красив и… непроходим по определению.
 Туда, куда приветливо взмахнул рукой турок на мой вопрос о “Lycian Way”, бОльшего из двух Бла-ародных Донов можно было вытянуть разве только на составном полиспасте формулы 6:1. Без слов было понятно, что наш и без того не самый монотонный трек обзавёлся очередным ненужным "аппендицитом". Продрав заросли вьюна и крапивы - дикими огородами возвращаться получалось короче - мы вернулись на исходную, к берегу сухой реки Kavşik. Осилив серию внушительных прижимов, перебрались в место, которое я готов был окрестить про себя "Чуфут-Кале": многоярусные полу-пещеры/полу-постройки влачились по ощетинившемуся спелым шиповником склону навстречу облакам, будто нарисованным цинковыми белилами на синем холсте неба. Крепкий порывистый ветер хватал за шкирку облака и уволакивал их с глаз долой, на юг. Но всё это было ещё полбеды. Настоящая беда надвигалась с севера: иссиня-чёрная каша, вздуваясь и опадая не желающими лопаться пузырями, пёрла, валила, накатывалась, немая, безглазая, тяжёлая, как семь смертных грехов, безразличная к чаяньям Мира, навылет пронзённого острыми копьями предобеденного солнца. Всмотревшись в покрытый рукотворными пещерами склон, я в три слова договорился с собой, что ни один вменяемый отдыхающий за чужими рюкзаками в такие жопеня не сунется.
 Зачехлив "багаж", мы в три погибели втянули его на настолько неприметную полочку, что я на всякий случай решил уточнить её расположение точкой в GPS: не хватало ещё по возвращению из экскурсии прочёсывать весь колючий склон на карачках. Правый берег ”Олимпос-реки” был не особенно оборудован для посещений: пара мало хоженных троп, полное отсутствие щитов-указателей... Нет, ну был, конечно, один, самый главный. Внизу, у речки. А дальше - изволь наизусть помнить, что там в три колонки мелких букв на чуждых языках изложено. Спасала интуиция: если сводчатое и каменное - молились, если долблёное и глубокое - хранили, а если долблёное, глубокое, но бесхозно на склоне валяется - купались. Лёшик затеял позировать принимающим джакузи патрицием, а я всё пытался и пытался отогнать назойливую мысль, что Бла-ародный Дон в синей шляпе "замокает" в винодельном трапане, весело булькающем и курлыкающем процессами аэробной ферментации. Тут и там по зарослям торчали фундаменты обвалившихся в себя построек, но подобраться к ним без остро отточенного мачете надежд даже не брезжило. В конце концов, стоящие насмерть чигири оттеснили нас к главной тропе у реки, где произошёл затор с компанией пожилых бельгийцев. Как приятно, что не мы одни жаждущие эллинской экзотики идиоты...
 В светлое время суток Олимпос выглядел и больше и меньше одновременно. Мы выявили "зелёный коридор" к внушительному (в масштабах прочих строений) театру, разрушенному настолько прихотливо, что от выстроенных полукругом плит-скамей только самые избранные остались валяться на задернованном склоне в тени лиан. Не гладиаторским это оказался театр. Слишком тесным для колесниц и крупных хищников. Воинственные римляне подобное заведение “залайкали” бы большими пальцами вниз. Тем не менее, принявший героическую позу Лёшик чудесно вписался в арку одного из парадных подъездов. Через перекрывшую отступление речку мы переправились по кочкам рыхлых водорослей. Воздух звенел потревоженной мошкарой. Там, где начиналась "малая вода", барахталась пара упитанных утиц. В четвёртый раз истоптав торчащие прямо из дороги древние фундаменты, мы с завидным упорством полезли искать обещанный "домик с мозаикой" и… оказались правы. В этот закуток Олимпоса следовало приходить именно днём: джунгли меж развалин заплетались воистину эпические, никак не менее выразительные, чем те, что подступают к задворкам Ангкора. Стоп, стоп, только не надо громких воплей. Имелась в виду всего лишь плотность и толщину лиан, но не присутствие "удушающих фикусов" (strangling fig), неотразимых от самых крон и до кончиков наманикюренных ногтей Лары Крофт придаточных корней.
 В вопросах тонких нюансов архаичной архитектуры Лёшик оказался на три головы выше меня: именно он первым догадался посмотреть под ноги, в то время как я продолжал беспомощно нашаривать глазами обещанные путеводителем мозаичные пространства по краям отсутствующих перекрытий крыши. Мозаика была пыльно-синей и пыльно-коричневой, плюс за такими матёрыми решётками, что одной только толщиной ржавчины могла отпугнуть чёрного археолога среднего уровня подготовки и смелости. Поэтому постичь, какое зрелище хотели донести до своих пра-пра-правнуков креативные сыны Эллады "было невозможно за полным отсутствием такового". В загадочные глубины каньона устремлялось ещё пару неуверенных троп. Времени у нас в запасе как бы ещё немного было, но на севере несколько раз полыхнуло, а небо огрызнулось глухим звериным ворчанием. Бережёного даже Аллах бережёт. Мы развернулись и резво поскакали мимо разорённых гробниц, к реке, автостоянке, дастарханам, где максимально быстро прикупили ходовой воды, впили полтора кубических дециметра ”Фанты” и, ни на мгновенье не снижая оборотов, навьючились в направлении вершины конкурирующего бога - Моисея. Взяв первое препятствие - навороченный лабиринт античного поселения - Бла-ародные Доны выбрались на узкую, как стрела, полку, тянущуюся вдоль утёса, и оказались... в сосновом лесу. Странный это был лес. Неродной. Настолько ядовитой зеленью не всякий кресс-салат похвастать сумеет, а тут - хвоя! Длинная, тонкая и упругая, прямо как обрывки синтетической лески на крупного речного хищника.
Земля под ногами сначала была жёлтой, потом медленно покраснела, а потом и вовсе уползла по спектру почти на грань инфракрасной области, став чёрно-фиолетовой с ярко выраженным металлическим отливом. Не успели мы нырнуть под защиту сосновых лап, когда на головы обрушилась крупная шрапнель дождя. Не то, чтобы он был мощный и долгий,но как раз тот, что сначала кажется уже заканчивающимся, давая по уши увязнуть в грязи, а потом уже, с мерзкой улыбочкой солнца в разрывах, сползающий в затяжную, непроглядную мряку. Мы на это и купились, и не купились одновременно: чехлы на рюкзаки набросили при первых каплях, но слишком долго "клацали клювами" по сторонам. - Терзаемая ненастьем ниша долины с заброшенной гостиницей услаждала глаз гармонией вкуса безвестных зодчих (всю жизнь мечтал жить в месте, сотканном из суровых гор, сочных красок и тихого одиночества…) - пока не промокло насквозь термобельё. Узкая, в две ступни, тропа тонкой кишкой изогнулась на подъём по тальвегу оврага. Отчётливо потеплело. Я волей-неволей снова вспомнил Камбоджу.
 ...Липнущее к плечам тряпьё. 100%-ная влажность в лёгких. Грязь пополам с мокрыми каменьями. Ни вздоха ветерка. Гнущий к самой земле груз. С треском расползающиеся по лицу серебристые паутинки. Пот градом. И, что особенно характерно, те же самые 700+ метров набора по незнакомому рельефу строго на юг! Сколько ездил в Крым, всегда обожал мелкоплодный земляничник, так метко окрещённый народонаселением "бесстыдницей". Так вот, турецких бесстыдниц я мигом возненавидел до самых небес. Они бесстыдно росли именно там, где нужно было пройти, и так бесстыдно густо, чтобы я физически не мог протиснуться между их бесстыдно обнажённых стволов и ветвей анфас!А уж в профиль мы с рюкзаком в эти прощёлки не вписывались тем более. Поди, полазь под рюкзаком на полусогнутых костях, когда прямо под брюхом каменные гребни! Короче, видал я... на лесопилке эту средиземноморскую растительную экзотику. Серпантиня с левого на правый борт и обратно, "каторга" постепенно редела, сохла и накрывалась каменными плитами. Местами даже приходилось свешивать палки на темляки и помогать уставшей тушке руками. Взрыкивающий басовитыми раскатами гром, оседлав ветер, с неспешьем осознающей свою безнаказанность стихии прокатился на запад. Идти почему-то сразу сделалось легче.
Когда проклятые бесстыдницы, наконец, отстали, вокруг снова востолпились сосны. Но на это раз более "правильные" - кряжистые, с укороченными пучковатыми иголками и смолистыми до бело-коричневых кристаллических разводов стволами. Окончательно решив отмежеваться от “правых” звериных троп, тропа зачастила по левому борту ущелья, становящегося всё глубже. Где-то здесь должно было таиться древнее городище Phoninikous, но играть в Индиану Джонса в направлении Eren-Taş-а даже минимального энтузиазма не было. "Микрорельеф" окончательно выродился в наползающие друг на дружку слоистые плиты, но всё это было незначащей фигнёй в сравнении с развалившимися слева и справа буреломами.Ребята, я в своей походной жизни видывал славные буреломы, но эти были способны изжевать, проглотить и переварить вместе с костями самую смелую надежду на целые руки и ноги. Да, чуть не забыл. В качестве удара мизерикордом изящного штриха буреломы были украшены шрамами былых пожарищ. Результирующая картина получалась настолько мощной, что мозг волей-неволей начинал удумывать себе вариации на тему высокоразумного и всенепременно хищного невидимого преследователя, от которого здесь получится улепётывать вперед, и только вперёд до тех самых пор, пока нога намертво не заклинится в глубокой трещине. Или не взорвётся давленым томатом перегруженное впрыском адреналина сердце.
 Почти симметричные очаги буреломов помаленьку смыкались. Полочка сделалась такой тесной, что местами я был вынужден двигаться боком, приставными шагами, вывешивая рюкзак над ущельем. Руки с животом, ес-сессно, при этом тщились намертво вцепиться если не в смолу, то хотя бы в обугленные сучья, что не могло не придать особенного колорита соприкасавшейся с ними одежде. И как в такой свинарной штормовке мне прикажете теперь появляться в Адрасане?!! Пожалуй, даже хорошо, что нам до Адрасана пока как тому Вещему Олегу до врат Царьграда... Долго ли коротко, выбрались мы по ступенькам на плоскость. Ожёгшись крапивой, переползли на правый борт всё той же мега-балки и, поплутав для разнообразия по густым кустам выше человеческого роста, штурмовали водораздельный хребет. Тропа вдруг вновь расцвела стабильной бело-красной маркировкой. Откуда-то спереди хрипло брехали собаки. Вправо толстым хвойным ковром опадал внушительный склон. Крутизна его местами была настолько велика, что хвоя рвалась и съезжала вниз под собственным весом, оставляя широкие веретенообразные трещины и неровные плеши супеси. В таких местах идти становилось неприятно: не то, чтоб прямо страх высоты, но если оступиться, слалом-гигант будет обеспечен в полный рост. Причём, не в свой собственный полный рост, а в полный рост упорно не желающей заканчиваться горы Моисея.
Широким зигзагом “окучив” несколько возвышений и балок, мы вышли на лесовозную дорогу. Катали её примерно настолько же высокие "Уралы", как наши: даже в самых глубоких очагах пробуксовок не было намёка на отпечатки ведущих мостов. Опав на пенёк в полтора обхвата, Бла-ародные Доны приняли по двести пятьдесят Н2О. Могли (да и хотели...) больше, но воды оставалось всего литра полтора на двоих, а что там где с родником, только непроверенной точке в GPS было ведомо. Впереди и неприлично вверху, прогибалась меж сосновых частоколов седловина заветного перевала. Убитая дорога в купе с натруженными коленями и постоянно работающими лодыжками отодвигали его минимум на четверть часа. Я чувствовал себя пожилым кочетом, которому давно не точеным ножиком медленно и печально пилит горло немощная революционерка, измыслившая на Седьмое ноября три тарелки холодца. Откуда-то справа вновь донеслись выстрелы. За первую неделю странствий мы уже успели настолько привыкнуть к “джихаду” по кабанчикам, что почти перестали обращать внимание на боевые действия слуг Аллаха.
 Зрелище за седловиной наполнило души махровой печалью: это был уже второй (увы, снова не последний...) из встреченных нами хищнических лесоповалов. Вправо и вниз, на север, голые пни тянулись насколько хватало глаз. И только на западе, где скальные сбросы становились окончательно непроходимы для тяжёлой техники, держал свои позиции вековой сосновый лес. Изнасилованное пространство ёрнически белело кособокими кубиками временных “санитарных параш”. Неаккуратно и криво прибитый полиэтилен поскрипывал, взмахивая крылами и трепля свернутыми в тугие трубки "хвостами". Какого хрена туркам понадобилось аж целых шесть сортиров на одной-единственной вырубке?!! - У-БИ-ВАТЬ! Ага, одно дерево, чтоб в тенёчке костерок попалить, они в понижении всё-таки сохранили... Вот тут мы временно и привалилимся. Что-то ножки на поиски родника ни за какую курагу с кешью подписываться не соизволяют.
 Вечерело. Нашаривать родник вместе казалось расточительным. Лёшика я услал в лес на юг: там просматривалось какое-то подобие избушки, а сам поспешил по лесовозной дороге на север: до многообещающего овражка топать было минуты три-четыре. Вверх по овражку я поднялся метров на полсотни. Тотальная сушь. С чего ж тут оно всё вокруг такое сочное и пышное?.. Похрустел корой и щепками вниз от дороги, почти до самого скального карниза. И здесь засада. Взять бы Бабушку Кейт за седые космы, да амплитудисто-так потрясти: какой... Ликии, спрашивается, было рисовать на схеме колодец в виде крана с тазиком размером в двадцать квадратных метров, да ещё и на двух соседних основных горизонталях?!! Развернулся, пошлёпал навстречу Лёшику. У него пока тоже всё всухомятку выходит. Но ведь избушка - есть! И просто офиги-ительная, пусть и заваленная мелкими шишками, плоскость со стационарным кострищем - тоже есть! Забрался я на эту шишковатую плоскость и ахнул: убивайте меня семеро, но до утра из этой красоты меня вам-супостатам несмотря ни на какой сушняк не выцарапать. Тут Лёшик за спиной радостно взвизгивает и резво переставляет свои и треккинговые "ходульки" в направлении треугольного бежевого cуглинка, до сих пор прятавшегося от взгляда за рассохшимся от времени деревянным корытом. (Я само “корыто” за огромную груду камней с дороги принял).
 Швыряю куда попало рюкзак. Цапаю по бутылке в каждую руку. Бешенным лосем ломлюсь следом. Взору предстаёт вырытая вручную траншея глубиной более двух метров. Идём по ней, как по каньону, прыгая с борта на борт. Есть лёгкое мерцание ручья, но липкой грязи в этом “дренаже” несравненно больше. Вот оно, счастье: чёрная пластиковая труба изгибается меж страхующих её от шевеления камней. Такой себе неспешный Бахчисарайский фонтан. Литровая бутылка набирается минут семь, если не десять. Ну да Аллах с ней, со скоростью, главное - воды у нас теперь достаточно! Упираясь спиной в одну стену и ногами в другую, ковыряюсь с бутылками около часа, как Лаокоон давя мыслей-змей, что опять весь цвет "проэтосамливаю". Стволы сосен в створе водозабора уже плавятся кармином и киноварью, но жизненные приоритеты должны даже на обалденном закате оставаться жизненными приоритетами. Лёшик тем временем приносит огромный полиэтиленовый кулёк, мы сваливаем в него всё новообретённое богатство и трусим наперегонки к томящимся в жестоком зачехлении камерам.
 Гармония сосен на противоположном холме - зелень, стремящаяся поразить остриями вершин округлые брюшки белых барашков, барахтающихся в густом фиолете неба. Ниже - кроваво-алые стволы тех же самых сосен, стекающие корнями по скалистому гребню к царству свежих пней, словно оплакивающие цветом и движением уход своих менее везучих одноплеменников. Хищником перед роковым прыжком льнёт к земле, нет, не “Охотничий домик”, но Shepherd Hut - “Хижина Пастуха”. На какое-то время отвлекаюсь от сосен и подхожу к мазанке. Черепица на ней о-го-го какая. Даже не возьмусь прикидывать, сколько лет на вершине с дождями и ветром сражается. Хвоя в прогибах покрытия крыши лежит плотными аккуратными валиками: будто сосны пытались в меру сил утеплить преходящее обиталище в конце концов уничтоживших их людей. Углы крыши чуть провисают вниз, как поля вымокшей наполеоновской треуголки. Чья-то заботливая рука устроила им пару корявых “костылей” и это есть ещё один дар сосен, не поскаредничавших расстаться с толикой самих себя.
 Солнце до краёв затопляет холм с избушкой и “зашишкованную” плоскость с палаткой, но у меня не остаётся на это времени. Ведь существует ещё похожий на гигантскую лестницу скальный массив Bakaçak-Taş, безбожно застящий нашу завтрашнюю цель - Адрасан; неизмеримое пространство пылающих закатными искрами теплиц; изгибающаяся синхронно с рекой Çavuş зеленая долина. На юге над долиной нависают два 800-метровых холма-близнеца - Koz и Tüzlü-Dağ, чем-то похожие на лохматые верблюжьи горбы. Правее как чешуйки подсохших шишек толпятся хребты заднего плана: Siraka и Şahin-Taş - малиновые, розовые, фиолетовые и наконец, маслянисто-чёрные. На ощупь лезу в кармашек под клапаном рюкзака и нащупываю там mp3-плеер. Сегодня это опять будет "Eloy". Заранее слышу, как в хрустальную тишину вечера изливается нега инструментальной увертюры "Беззвучных Криков и Могучего Эха". Как мелодия необъятным океанским прибоем накатывает на королевские сосны на перевале, на миг замирает, чтобы на обратном ходе пронестись через наш недостроенный лагерь и, смывая серую усталость, стечь вниз по склону, с каждым следующим метром становящемуся всё круче...
 Палатку возводим в четыре руки. Несколько раз прерываясь на поклонение закату, я крайне осторожно разгребаю треккинговой палкой кострище: в этих местах уже вполне реально огрести "рукопожатие" скорпиона. Разжечь примус - непростая задача даже с ветрозащитой и пенополиуретановым ковриком,скрученным поверх неё в тубус: ветры по просторам Musa-Dağ-а гуляют нешуточные. Я побоялся даже, что штатив с камерой опрокинет, раскорячил “Манфротто” пошире. Солнце намертво прилипает к далёким горам, его начинает плющить и покрывать синяками низкой облачности. Холодает ещё отчётливей.
Натягиваю поларовый костюм и "ночную" шапочку, штормовка с капюшоном тоже лишней не кажется. Ветер колбасит с галса на галс, примус то и дело захлёбывается, выплёскивая оранжевые языки пламени параллельно линии земли, будто делясь с нами жалкими крохами драгоценного тепла. Без кулинарных фанатизмов варим белорусские спагетти, к которым замечательно подойдёт баночка сайры в масле. Когда думаю, за сколько тысяч миль последнюю "прилетел" Лёшик, жестянка получается сделанной минимум из чистого серебра.
 Есть приходится залпом: миска охлаждается в считанные секунды, превращая макароны в компресс из слипшихся мучнисто-белых червей. Эти мелочи не значат почти ничего, самое главное - пляжный "матрас" позади, мы снова в Пути. Как воробьи притулившись друг к другу на оставленной добрыми людьми скамейке, вливаемся мыслями в турецкий простор, стараясь предугадать, земля или небо подарит нам самые первые огоньки. И то, и другое оказывается промахом: светом делится приклеенная к волнам чёрная щепка корабля. 250мм - не совсем подзорная труба или морской бинокль, но, по-моему, это что-то капитально-рыболовецкое. Вот ведь характерно, море рядом, рыбу ловят, а цены на неё в ресторанах такие, будто из Карибского бассейна самым, что ни на есть мега-экспрессным DHL доставлена... Ветром уносит один из жёлтых полиэтиленовых кульков. Начинаются скачки в ночи с оглядкой на не слишком разгоняться, ибо сделаться "головоногим" при окружающем рельефе особых усилий и навыков не требует.
 Уже в окончательной темноте “коллекционируем” карго, и тут меня конкретно переклинивает на исследование ПастуХижины. В свете “Петцля” интерьерчик мрачняк мрачняком. Стоять могу, только согнувшись одновременно в шее и пояснице. Кроме системы земляных и деревянных нар внутри присутствует целый глиняный кувшин да кривобокая каменная печь. Причём, топится она, похоже, по-чёрному: весь торец избёнки блестит жирной смолистой копотью. Амбрэ давно немытых тел и отродясь нестираных портянок также присутствует. Умирать от переохлаждения стану, но палатку и свежий воздух на эту угробищную ночлежку не променяю! Что я об этом самом "угробище" думал несколько ближе к утру, мы перенесём в повествование следующего дня - некошерно вот так, перед отходом ко сну, страсти-мордасти почтеннейшей публике вслух излагать. А пока суд, дело, да зарядка аккумуляторов, накатили мы по стопочке волшебного 10-летнего коньячку и, вполне довольные действительностью, изволили воспочить: я - тушкой к востоку, Лёшик - к западу...
День
девятый
|
